„Выдающийся дирижёр, музыкант, пользующийся признанием во всём мире, как среди меломанов, так и среди музыкальных критиков,” – такие слова появились в прошлом году на интернет-странице Варшавской филармонии. Должности художественного руководителя и главного дирижёра занял Андрей Борейко, выпускник Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова и один из самых востребованных дирижёров современности. Его послужной список настолько велик, что только его перечисление заняло бы не одну страницу. Мы встретились с Андреем Борейко в его рабочем кабинете в Варшавской филармонии. Проговорив больше часа, мы поняли, что он настолько интересный собеседник, что вряд ли мы уложимся в формат одного номера. Так что ждите продолжения!

Как Вы себя чувствуете в Варшаве, находясь между Москвой, Берлином, Веной – столицами музыкальной жизни?

– Моя жизнь с раннего детства была связана с двумя странами: мой отец поляк, а мама русская. Первые годы жизни я провёл в Познани, был крещён в католической вере, и первый язык у меня был польский. Когда мне было 6 лет, мы с мамой перехали в Россию, в Ленинград. Поэтому для меня находиться в Варшаве вполне естественно.
Вот уже 30 лет я езжу по миру. Я побывал во всех крупных городах и столицах и дирижировал почти всеми лучшими оркестрами. Мне есть с чем сравнивать. В Варшаве я себя чувствую лучше, чем в некоторых музыкальных столицах. Появился я здесь по приглашению оркестра – и для меня это очень важно! Я чувствую, что коллектив, с которым я сейчас работаю, хочет чему-то научиться у меня. А ещё важно, что я могу разговаривать с музыкантами на их языке!

Вы уже работали с ними раньше?

–  Моя первая встреча с этим оркестром произошла 10 лет назад. И может быть, из-за моих корней или из-за того, что мне близка польская культура, у нас установились особые отношения. Как сейчас говорят, возникла „химия”, когда я почувствовал, что мне интересно с ними, а им интересно со мной. То, что я мог бы им предложить: репертуар, солистов, композиторов – для них было чем-то новым, необычным и интересным. Поэтому я очень рад, что в этот момент моей жизни и моей карьеры, когда я уже много сделал, очень многому научился, я оказался в Варшавской филармонии. Хотя, если уж говорить откровенно, то дирижёр учится всю жизнь. Есть даже такая шутка: лучший возраст для дирижёра – это 60 лет: уже знает, как надо, и ещё может.

Вы упомянули, что читали о музыкальной жизни в Варшаве в межвоенный период, которая была тогда на мировом уровне, и подумали: а почему сейчас не может быть так же?

– Да, это так! Варшава занимала достойное место на музыкальной карте Европы, по крайней мере, в отношении имён. Я считаю, что сейчас она уже на хорошем месте по уровню музыкального исполнительства. Хотелось бы, чтобы у нас было больше звёздных коллективов, но это зависит уже не только от меня, но и от финансовых возможностей. Нам нужны спонсоры, а спонсоры в Польше вообще как явление почти не существуют. Сезон я начал, как и хотел, но потом все наши планы были сломаны. Сейчас у нас совершенно другие задачи: выстоять как коллектив! Когда большой симфонический оркестр играет в маленьких камерных составах, он очень на этом теряет. Мы должны играть произведения, написнаные для большого состава. Мы же для этого созданы, в этом наша задача.

Сейчас Вы – дирижёр и одновременно художественный руководитель Варшавской филармонии. Что у Вас требует больше времени и сил?

– Конечно же, общее художественное руководство. Когда я был главным дирижёром в Брюсселе, Дюссельдорфе или Гамбурге – я отвечал конкретно за репертуар оркестра, приглашение солистов, за репетиции. Здесь же я отвечаю за репертуар хора, за то, чтобы в филармонии звучала не только симфоническая музыка. Мы должны быть домом, открытым для людей, любящих и камерную музыку, и фортепианные вечера, и музыку старинную, современную и джазовую. Но это не первый мой опыт. Моё первое место работы было в Екатеринбурге, тогда ещё Свердловске, где я тоже был художественным руководителем филармонии.

Есть разные модели финансирования оркестров. Американская – чисто спонсорская.  Европейская – больше зависящая от дотаций. Какова, по-вашему, оптимальная модель?

– Абсолютно дотационная! Оркестр не может зарабатывать на себя. Да ещё отчитываться, что в этом году мы заработали ещё больше. Это дорога в тупик. Потому что тогда оркестр идёт на поводу у публики и спонсора, играя разные обработки. Я убеждён, что оркестры должны быть только дотационными. С этим сейчас может быть трудно. Всё меньше будет стран, которые на это пойдут…

Вы как-то сказали, что профессия дирижёра при своём появлении была сродни регулировщику музыкального движения. Насколько сегодня изменилась роль дирижёра?

– Действительно, сегодня эта роль, по сравнению с тем, какой она была ещё лет 50 назад, поменялась существенно. В XX веке большинство лучших оркестров были созданы людьми, которые с ними работали по два-три десятилетия. И у них была задача настраивать этот сложнейший инструмент, имея в запасе несколько лет. Сейчас дирижёр имеет возможность создавать музыкальные картины и образы намного более объёмные и красочные. У него „в руках” люди, уровень индивидуального образования которых очень вырос. Я говорю не только об их технической подготовке как музыкантов, но и в целом. Они более начитаны, наслушаны, они ходят в музеи, смотрят фильмы, да они просто умнее! С умными людьми приходиться работать совсем иначе.

Интереснее? Труднее?

– Интереснее, но и труднее. Нужно завоёвывать их внимание. Знаете, что самое трудное в дирижёрском искусстве сегодня? Чтобы люди делали то, что тебе нужно, не по приказу, а потому, что они признают за тобой право на эту точку зрения. Даже если они и думают иначе  – они это сделают для тебя, потому что относятся к тебе с уважением!

„Хватит этих бесконечных виражей вокруг земного шара. Наступает время, когда хочется чуть притормозить”. Вы это сказали задолго до пандемии. И вот она нас затормозила. У Вас было время сейчас„послушать тишину”?

– Мне жена всегда говорит: „Бойся своих желаний!” (смеётся) А если серьёзно, то я, действительно, думал о творческом отпуске. Но когда я получил возможность работать в Варшаве, я понял, что не могу отказаться. То, что произошло с нами весной, конечно же, освободило много времени, которое было занято поездками, концертами, репетициями в разных странах мира. На днях я сидел за партирурой 10 часов, не вставая из-за стола! У меня никогда не было такой возможности. Я вышел усталый, но такой счастливый! Я столькому сам себя научил! Намного больше стал читать. Намного глубже стал изучать те партируты, которые буду дирижировать. Появилось время задуматься о том, что всё конечно… Раньше говорил себе: „Да ну!”  А теперь каждый день просыпаясь, говорю:„Спасибо!”.

Сейчас можно услышать мнение, что время классической музыки проходит, что будет трудно вернуться к прежней музыкальной жизни. Что Вы думаете об этом?

– Я могу сказать, что могилу классической музыке рыли и в 20-е годы прошлого века, и в 40-е, и после войны была об этом речь. И когда стало много современных сочинений, тоже говорили: „Кому это нужно? Это только для группки любителей, это становится элитарным искусством, искусством для своих…” Я верю в то, что, если у нас отобрать всё то, что было сделано композиторами за последние 500 лет, это будет равносильно тому, что у нас отобрать всю литературу, всю живопись, архитектуру. Лишить нас прошлого. Я не верю в то, что человечество может отказаться от всего этого.

Вам жизнь уже предоставила немало шансов. Есть ли какой-то шанс, который Вы ждёте от жизни?

– Я думаю, что главный шанс от жизни я получил в виде варшавского оркестра. Я очень хочу этот оркестр сделать таким, о котором я мечтал всю жизнь. У меня было много оркестров, но ни один из них – по разным причинам – не был тем, в который я верил бы как в наше будущее. У меня были „любовные истории” с ними, а вот чтобы „жениться” – не выходило. По-настоящему я как бы женился сейчас… Оркестр – это как отношения мужчины и женщины. Мы – партнёры, которые должны найти общий язык, чтобы у нас что-то получилось вместе. Потому что наши концерты – это как наши дети.

(продолжение в следующем номере)

Разговаривали Ион Мельник и Ирина Корнильцева

Фотографии представлены пресс-службой Варшавской филармонии,
автор фотографий Михал Загурный

ER 112/2020